Юбилейное

С днем рождения, Санкт-Петербург!
К счастью, любовь к тебе не присвоена официальной пропагандой и не заражена ксенофобией. Быть патриотом Санкт-Петербурга - не стыдно.
Твое имя давно перестало быть строчкой в анкете "место рождения" или "место жительства". Не всякий, кто родился, вырос и живет здесь, - петербуржец. Зато им может стать даже тот, кто родился, вырос и живет за много километров отсюда. Петербуржец - это национальность, диагноз и судьба.
Федор Михайлович Достоевский, царство ему небесное, назвал тебя "самым отвлеченным  и  умышленным  городом на всем земном шаре". Санкт-Петербург - это город-текст.
Поэтому я дарю тебе текст. Его сочинил один ребенок почти сорок лет назад. Ребенка того уже давно нет, а стишок - остался.

Однажды
Атланты отошли от Эрмитажа.
Им небо показалось тяжелее, чем обычно,
И, головы вперед склонив по-бычьи,
Они ушли, обрушив небо наземь,
Все разом.
Небо легло на площадь, будто на ладонь,
Серым прозрачным льдом,
А на месте этого неба
Оказалось другое, которого раньше не было,
Втрое выше и чище того, задымлённого, страшного,
Нашего.
Мы сами держим его, спины наши не гнутся.
И мы не просим атлантов вернуться.

Еще маленький юбилей

А еще в этот день, ровно тридцать лет назад, я познакомилась с Борей Берковичем - своим первым мужем, отцом одноименного великого режиссера Жени Беркович и не менее одноименного и великого педагога-дефектолога, автора книги "Нестрашный мир", Маши  Беркович.
Дело было на Калининской овощебазе, что на станции Пискаревка. Еврейский мальчик и еврейская девочка из Публичной библиотеки, стоя за одним ящиком, перебирали гнилой лук и наперебой цитировали Бродского, Мандельштама и Басё. После работы мы вместе пошли домой - Боря проводил меня до Марсова поля, по которому разгуливали ряженые в костюмах Петра.
На другой день он пришел ко мне в Журнальный зал и принес одуванчик. "Его надо поставить в воду!" - серьезно сказал Боря.
На следующий день он пришел проверить, позаботилась ли я об одуванчике, и  принес гвоздику, тоже одну.

"Слуга делегаций, гвоздика,
Газетных речей эпилог,
Хотя это странно и дико —
Ты все-таки наш цветок.

Тебя приносили на пьянки,
Стыдясь, за спиной суеты —
И в пыльное горлышко банки
Скорей наливали воды.

Зимой продававшие ложки
Расчески и карандаши,
Цветочницы — серые кошки
В жестянки кидали гроши.

Предчувствие вечера зреет,
Рельефные тучи висят,
И Невский в щели пламенеет,
Как первые сто пятьдесят.

Ты светишься строго и влажно,
Ты цветом играешь зарю,
И мне совершенно не важно,
Кому я тебя подарю".

(с) ББ, 1985